АПОФАТИЧЕСКОЕ БОГОСЛОВИЕ (греч. … от αποφατικος - отрицательный) - «отрицательное» (или мистическое) богословие - система раскрытия и обоснования истин христианского вероучения, сложившаяся к VI в. и получившая распространение преимущественно на христианском Востоке в виде двух основных течений. Представители первого течения, такие, например, как Климент Александрийский (ум. в 215 г.), резко отрицали возможность какого бы то ни было концептуального знания о Боге, по природе непостижимого. Обозначение Бога через ряд имен: Единый, Благой, Дух, Сущий, Отец, Бог, Творец, Господь (Строматы, V 12) - является свидетельством христианской «дисципли-ны ума», избегающей еще более неподходящие слова, способные унизить Вседержителя, и бессилия человеческого языка. Даже знание об абсолютной непостижимости Бога дается по благодати лишь избранным (Строматы, V 13).

Другое течение начинает формироваться в период творчества Оригена (ок. 185-254). Ориген называет Бога «простой духовной природой», «монадой» и «единицей» (О началах, I 1, § 6-7). Бог для Оригена оказывается непостижимым не по природе, а лишь в силу немощи человеческого разума, не способного вырваться из плотского мира множественности вещей и ощущений. А.б. Оригена «носит интеллектуалистический характер; оно сводится к отрицанию в Боге всего, что относится к материи и множественности» (Лосский Вл. Апофатическоебогословие в учении Дионисия Ареопагита /Спор о Софии. Статьи разныхлет. М., 1996. С. 100). Григорий Нисский (ок. 335-395), полемизируя с Евномием, утверждавшим познаваемость сущности «Нерожденного» в понятиях, придерживался той же точки зрения, что и Климент Александрийский, но в целом для каппадокийской традиции характерна склонность ко второму течению. Так, Василий Великий (ок. 330-379) отличал от непостижимой сущности «действования» Бога, которые нисходят в мир и в которых Бог познается. Григорий Богослов (ок. 330-389/ 390) разводил «первую», «несообщимую» Природу и «до нас достигающую, последнюю», виденную, по слову Священного Писания, Моисеем на Синае. Григорий Нис-ский, оставаясь номиналистом в вопросе о божественных именах, развивал учение каппадокийцев об умопостигаемых теофаниях. Таким образом, четкое разведение А.б. и катафатического становится возможным благодаря выработанному Василием Великим, Григорием Нисским и другими строгому различению непознаваемой сущности Божией (ouaia, т.е. того, что есть Бог Сам по Себе - … о (код) и ее теофанических проявлений - действований (динамических сил, Suvotneig), или энергий (evepyeicu) (см. например: Василий Кривошеин, архиеп. Проблема познаваемости Бога: сущность и энергия у св. Василия Великого / Богословские труды 1952-1983 гг. Статьи. Доклады. Переводы. Н. Новгород, 1996. С. 230-241).

Фундаментальный вклад в становление А.б. внес Псевдо-Дионисий Ареопагит (V- VI вв.). В известной степени ему удалось синтезировать оба вышеназванных подхода. В корпусе Ареопагитик А.б. особое внимание уделяется в трактатах «О божественных именах» (I 4-6, VII 1-3, XIII 3), «О небесной иерархии» (II 3), в 1-м и 5-м посланиях и в специальном трактате «О мистическом богословии», одна из глав которого - «Каково катафатическое богословие и каково апофатическое» - является кратким подведением предварительных итогов сказанному в несохранившихся «Богословских очерках» и «Символическом богословии». Отрицательное богопознание противопоставляется положительному как более совершенное. Оно приводит к Божественной Премудрости, которая для человека есть «незнание» (ayvojoia). Путем отрицания всякого знания, относящегося необходимо лишь к сущему, путем отрешения познающего от самого себя, совершается таинственное «соединение» (evoaiq) с Божественными Лучами - цель А.б. Бог как «не сущее» может быть постигнут только незнанием, для чего необходимо покинуть пределы знания и сущего в экстазе, в исхождении (Вл. Лосский). «Неудержимым и абсолютным из себя и из всего исступлением (…), все оставивший и от всего освободившийся, ты... будешь возведен к пресущественному сиянию божественной тьмы» (О мистическом богословии, I 1). Однако апофатизм не сводится лишь к богословию экстаза, поскольку это прежде всего состояние ума, отказывающе-гося от составления абстрактных понятий о Боге.

Г.В. Флоровский в работе «Corpus Агеоpagiticum» подчеркивал, что «апофатическое «не» не следует перетолковывать... катафатически [ибооно] ...равнозначно «сверх»... [и]... означает не ограничение или исключение, но возвышение и превосходство», несоизмеримость. Поэтому А.б. «есть путь отвлечения и отрицания, путь упрощения и умолкания» (Дионисий Ареопагит. Онебеснойиерархии. СПб., 1997. С. XVI). Но это «упрощение» несводимо к экстатическому … (упрощению) Плотина. «Экстаз Дионисия есть выход из бытия как такового, экстаз Плотина есть скорее сведение бытия к абсолютной простоте [объекта созерцания, который может быть определен положительно как Единое]» (Лосский Вл. Очерк мистического богословия Восточной церкви // Мистическое богословие. Киев, 1991. С. 113). Экстазу предшествует кабарсчс (внутреннее очищение). Но если плотиновский интеллектуальный катарсис направлен на освобождение сознания от множественности всего сущего, то для Ареопагита очищение равнозначно отвлечению вообще от всего тварного, как скрывающего Бога.

Сторонниками А.б. были Евагрий Понтийский (ум. в 399) и Максим Исповедник (ок. 580- 662) - толкователь корпуса Ареопагитик (его схолии, наряду с парафразами Георгия Пахимера, являются существенным дополнением к трактатам Псевдо-Дионисия). Как отмечает В.М. Лурье, «апофатизм Евагрия был противоположен апофатизму Ареопагита именно в том, что, вследствие отождествления сущности ума с сущностью Божией, полагал целью обожения просто освобождение этой сущности от всего постороннего... Таким образом, апофатика Евагрия - это аскетика развоплощения, но при заключении ума внутрь себя самого, почитаемого Богом; апофатика Ареопагита - обожение в плоти и через Плоть Христову... но при выходе («исступлении») ума из самого себя» (Мейендорф Иоанн. Жизнь и труды св. Григория Паламы: Введение и изучение. 2-е изд. / Под ред. И.П. Медведева и B.М. Лурье. СПб., 1997. С. 431. Комм. i).

Сравнительному анализу А.б. Псевдо-Дионисия и Максима Исповедника посвя-тили свои труды Вл. Н. Лосский и Г.В. Флоровский (см. например: Лосский Вл. Боговидение. М., 1995. С. 84-96; Флоровский Г.В. Преподобный Максим Исповедник // Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. СПб., 1997. С. XXXIII-LXVI). В апофатике Максим Исповедник следует Ареопагитикам, а в учении о богопознании близок Евагрию: в полноте своего бытия Бог непостижим для тварного существа. Человеческий ум способен постигнуть лишь то, что есть первопричина (Бог), но не то, что она есть. Истинное познание Бога сводится к отрицанию (в силу его превосходства - …) всех мыслимых категорий и свойств, присущих тварному бытию, в том числе - понятий сущности и движения. Для Максима Исповедника апофатическое отрицание подразумевает отречение мысли и «высвобождение ее из категориального строя дискурсивного познания» (Г.В. Флоровский). В этом суть А.б. «Оно сплошь отрицательно. Положительное содержание его заключается в том невыразимом... ощущении Бога, которое дается в мистическом акте как результат апофатического возвышения над всем бытием. Это и есть... … [греч.] … познание Бога по существу...» (Епифанович С.Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. М., 1996. C. 56). Такой способ познания сопровождается озарением, о чем свидетельствуют жития подвижников благочестия. Высшее единение человека с Богом уже «осуществилось в тайне боговоплощения и в том высшем ведении, которое в этом единении имело человечество Христа» (Епифанович C.Л. Преподобный Максим Исповедник... С. 57). На грани апофатики и катафатики для Максима Исповедника находится знание Троичности Божества, которое переживается «достойными» как озарение «трисиянным светом», приближающее ум к экстатическому непосредственному богопознанию. Это есть знание тайны «внутрибожественной жизни», которая выразима словами, но постигаема лишь в опыте обожения.

Иоанн Дамаскин также придерживается А.б. и указывает в «Точном изложении православной веры», что языковые выражения обозначают не то, что Бог есть, а то, что Он не есть, поскольку «...Божество беспредельно и непостижимо. И только это... в Нем - постижимо» (гл. 4).

Отношение Григория Паламы (1296- 1359) к А.б. было неоднозначным - он отказывался называть «Божественный мрак», т.е. положительное переживание «Неприступного», термином «А.б.», «поскольку в его эпоху «богословие» непременно означало выраженность и концептуализацию» (Meйендорф Иоанн. Указ. соч. С. 280). А его оппоненты, в первую очередь Варлаам, номиналистически абсолютизировали А.б. Палама предполагал недостаточность отрицательного пути, поскольку он - лишь отрешение от существ, доступное многим. Истинное созерцание «достигается через отрешение, но само не есть отрешение», оно «возникает из положительного дара Божия и само является положительным опытом. Однако это не значит, что оно выражается в терминах... катафатического богословия: оно есть встреча с Богом, трансцендентным по природе» (Там же. С. 279). Таким образом, по мысли Паламы, человек, «видя Бога Богом», воспринимает существование Бога и некоторые Его свойства, в том числе - «Божественную неприступность», не познавая при этом Его Сущность (см. подробнее: Григорий Па-лама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. М., 1995. С. 57-115, 189-266; Василий Кривошеин, архиеп. Указ соч. С. 114-208; Он же. Святой Григорий Палама - личность и учение (по недавно опубликованным материалам)/Там же. С. 209-228).

А.б. Псевдо-Дионисия оказало существенное влияние на теологическую мысль христианского Запада. Экзегетами Ареопагитик были Иоанн Скот Эриугена (810- ок. 877) (православную трактовку его учения, в том числе апофатическую, см. в кн.: Бриллиантов А.И. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эриугены. М., 1998. С. 168 - 406), Фома Аквинский (1225 или 1226-1274) (православный анализ его взглядов см., например, на русском языке в кн.: Бронзов А. А. Аристотель и Фома Аквинат в отношении к их учению о нравственности. СПб., 1884), Николай Кузанский (1401- 1464) (см.: «Об ученом незнании», «Апология ученого незнания», «О неином», «Игра в шар», «Охота за мудростью» и др. в кн.: Ку-занский Н. Соч. В 2-х т. Т. 1.М., 1979; Т.2. М., 1980) и многие другие теологи.

Итак, А.б. имеет своей целью максимально адекватное выражение абсолютной трансцендентности Божества путем последовательного отрицания всего тварного, заслоняющего Бога (в том числе и человеческих представлений о Нем).

Словарь философских терминов. Научная редакция профессора В.Г. Кузнецова. М., ИНФРА-М, 2007, с. 30-32.

Апофатизм, или Негативная теология

Адо П. Духовные упражнения и античная философия / Пер. с франц. при участии

В.А. Воробьева. М.; СПб. Изд-во "Степной ветер"; ИД "Коло", 2005, с. 215-226.

Может быть, было бы предпочтительно говорить скорее об апофатизме (греч. apophasis, «отрицание») или об аферетическом методе (греч. aphairesis, «абстракция»), чем о негативной теологии. Ибо если традиционно «негативной теологией» мы называем метод мышления, ставящий себе целью воспринимать Бога, применяя к нему предложения, отрицающие всякий воспринимаемый предикат, из этого логически следует, что негативная теология будет отрицать от своего объекта само божество, поскольку речь еще бы шла о воспринимаемом определении. Слово «теология» (то есть «речь о Боге») больше не оправдало бы себя. Напротив, термин апофатизм имеет то преимущество, что он обозначает лишь общий смысл демарша ума, нацеленного на трансцендентность путем негативных предложений. Этот апофатический демарш, теория которого есть уже у Платона, был систематизирован в платонической теологии, потом в христианской теологии - в той мере, в какой последняя является наследницей платонизма. Но его существование обнаруживается и в других течениях мысли, даже в логическом позитивизме Витгенштейна или в философии Ясперса. Такое распространение апофатизма может объясняться условием, свойственным человеческому языку, который наталкивается на непреодолимые пределы, если захочет выразить посредством языка то, что выражается самим языком: апофатизм - это символ неизрекаемой тайны бытия.
215

1. Метод абстракции и интеллектуальная интуиция

Чтобы быть еще более точным, уместнее было бы говорить об аферетическом, чем об апофатическом методе, по крайней мере, на период времени, который доходит до четвертого века после Р. X. Действительно, в течение всего этого времени негативная теология обозначалась термином aphairesis, выражающим интеллектуальную операцию абстракции, и гораздо реже термином apophasis. Вот почему затруднительно четко определить точную эпистемологическую ситуацию негативной теологии в античности. И в самом деле, в традиции древней Академии и у Аристотеля понятие aphairesis крайне сложно, и современники много дискутировали о настоящей природе Аристотелевой абстракции. Во всяком случае, как в Академии, так и у Аристотеля noesis заключается в интуиции формы или сущности, и это схватывание формы подразумевает отделение того. что не сущностно важно: мысль наделена способностью производить такое отделение. Этот метод отделения и отсекания и составляет абстракцию; он особенно используется вышеназванными философами для определения математических сущностей: путем отсекания глубины определяется поверхность, путем отсекания поверхности определяется линия, путем отсекания протяженности определяется точка. Эта операция ума также позволяет, с одной стороны, определить математическое количество как таковое, и с другой стороны, установить иерархию между математическими реальностями, начиная от пространственной трехмерности до встроенности первичного единства. Но ведь, однако, эта операция отсекания может разрабатываться в логической перспективе, как операция отрицания. Можно представить себе присвоение предиката субъекту в качестве прибавления, и отрицание этого предиката в качестве отсекания этого прибавления. Вот почему метод абстракции смог рассматриваться как негативный метод.
216

Эта абстракция является настоящим способом познания. Мы отсекаем и отрицаем то, что больше, то, что прибавилось к простому. То есть в данном анализе мы восходим от сложного к простому и от видимой реальности - физического тела - к невидимым и только задуманным реальностям, лежащим в основе его реальности. Иерархия и генезис реальностей устанавливаются в зависимости от степени их сложности или простоты. Сложное происходит от простого путем прибавлений элементов, которые, подобно пространственным измерениям, материализуют первоначальную простоту. Вот почему восхождение к бестелесному и непонимаемому осуществляется путем отсекания этих материализующих прибавлений. Такое восхождение имеет отрицательный аспект - вычитание этих прибавлений, и положительный аспект - интуицию простых реальностей. Метод позволяет подняться с более низкого онтологического плана к более высоким онтологическим планам в иерархическом движении вперед.

С самых первых веков нашей эры у языческих (Альбин, Цельс, Максим Тирский, Апулей) и христианских авторов (Климент Александрийский) мы находим систематизированную теорию теологических методов, интегрирующую в себе этот аферетический метод. Например, Альбин различает четыре пути, по которым человеческий ум может возвыситься к Богу, то есть, говорит он нам, к реальности, которая может быть схвачена только интеллектом, и которая совершенно бестелесна. Эти четыре пути представляют собой утверждающий метод - тот, что сопровождает Бога положительными предикатами,- метод аналогии (например, сравнение Бога с солнцем), метод трансцендентности (возвышение от видимого качества к своей идее)
217

И, наконец, негативный метод (говорить о Боге, так как мы не знаем, кто Он). Сам тот факт, что имеются четыре пути подхода к Божественному, наглядно показывает, что негативный метод не должен пониматься здесь как признание абсолютного Непознаваемого. Совсем наоборот, как мы говорили раньше о методе абстракции, это строгость в определении и интуиции, позволяющих перейти от чувственного познания к интеллектуальному. Заметим, Альбин и Климент Александрийский явно примыкают к платонической традиции аферетического метода. Мы достигаем Бога так же, как мы достигаем поверхности, абстрагируясь от глубины, линии - от ширины, точки - абстрагируясь от понятии длины, и. как добавляет Климент, достигаем монады, отсекая от своего сознания понятие пространства.

Итак, в этом методе, пришедшем от Платона и кодифицированном в I и II веках, мы наблюдаем прием абстракции, осуществляемый по отношению к чувственному и телесному. Но эта абстракция не ведет к «абстракциям». Отрицания на самом деле являются утверждениями, потому что они суть отрицания отрицаний или отсекание вычитания. Абстракции поэтому могут привести к интеллектуальному ощущению конкретной полноты, поскольку настоящее конкретное есть нетелесное и непонимаемое. В платонической перспективе простота, нетелесность, непонимаемое наделены полнотой бытия, к которой мы ничего не может прибавить. Все прибавления, которые ее определяют, материализуют, разнообразят, суть на самом деле деградации, уменьшения и отрицания. Именно это дает понять Плотин, когда он утверждает, что человек, отрицающий свою собственную индивидуальность, не умаляет себя, но напротив, увеличивается до размеров универсальной реальности, то есть непонимасмого. Ту же тему мы найдем в знаменитой формуле Спинозы: "Determinatio negatio est". Всякая частная форма, всякое определение есть отрицание, потому что полнота бытия бесконечна. Традиционная теория негативной теологии уже с самых ее платонических псрвоистоков несет в зародыше идею бесконечной потенции бытия.
218

Поэтому аферетический метод не содержит в себе ничего иррационального. Это философский и математический метод, и его единственная цель состоит в продвижении мысли от чувственного познания к интеллектуальному познанию простых принципов: точки, монады, бытия, интеллекта. Аферетический метод позволяет мыслить достигаемый им объект. Он является даже по преимуществу упражнением мысли, поскольку мышление заключается в изолировании сути и формы предметов.

II. От невозможности мыслить к невозможности говорить

На аферетический метод, который мы только что обсудили и который является по преимуществу методом интеллектуальным, предназначенным для достижения интуитивного понимания реальности, накладывается, начиная с Плотина, другой метод, тоже аферетический, но в некотором роде трансинтеллсктуального характера, который будет становиться все более и более настойчивым у последующих неоплатоников и у Дамаскина. И в самом деле, для Плотина первичное Существо, первичная Мысль не имеют своей основы в самих себе, но растворяются в трансцендирующем их принципе. Само по себе это движение плотиновской мысли сообразно движению мысли Платона, допускающего Идею Блага в качестве основания для понимаемости идей, причем эта Идея Блага находится за гранью бытия, это ousia. Но, в отличие от Платона, Плотин задает себе вопрос, и вполне определенно, об имеющейся у нас возможности познать этот трансцендентный принцип. Поскольку он трансцендирует бытие и мысль, он не есть ни «бытие», ни «мысль». Мы тут опять встречаемся с аферетическим методом: Плотин говорит нам, что «мы не должны примысливать к нему (Благу) чего-нибудь еще, ибо добавляя нечто, мы делаем его нуждающимся в том, что мы добавили».
219

Всякое определение и всякий предикат и здесь суть вычитание и отрицание по отношению к трансцендентной позитивности. Поэтому операция абстрагирования фактически равноценна утверждению этой позитивности. Только ситуация меняется. Аферетический метод, приводивший, например, к Богу Альбина, позволял мыслить Бога, который сам был Мыслью. Он допускал интуицию своего объекта. Теперь речь идет о принципе, трансцендирующем мысль. То есть теперь аферетический метод больше не позволяет мыслить свой объект, он даже не позволяет его высказывать, он позволяет только говорить о нем. Можно говорить о Благе, или о Едином, или о трансцендентном принципе, потому что посредством рациональной речи возможно восстановить
необходимость - тоже рациональную - такого принципа, следовательно, говорить то, чем он не является. Но нельзя мысленно постигать этот принцип, нельзя ощущать его интуитивно именно потому, что он не относится к порядку мысли. Таким образом аферетический метод утрачивает часть своего смысла в той мере, в какой он был методом познания, ведущим к интуиции. В этой перспективе можно самое большее постулировать возможность неинтеллектуального схватывания, скажем, мистического опыта принципа - мы еще вернемся к этому вопросу.

Дальнейшая эволюция неоплатонизма от Прокла до Дамаскина хорошо показывает все значение этого преобразования. У Прокла естественным путем понятие апофасиса {apophasis) приходит на смену понятию афайресиса (aphairesis). Но именно у Дамаскина негативный метод становится наиболее
220

Явственным. Ему удалось превосходно выразить парадокс, состоящий в утверждении человеческой мыслью абсолютного принципа, трансцендирующего мысль, принципа всего, то есть всей цслокупности постижимого. И в самом деле - этот принцип не может быть вне всего, ибо он тогда, не имея никакого отношения ко всему, перестал бы быть принципом, и он не может быть вместе со всем и во всем, ибо тогда он больше не принцип, поскольку смешивается со своим следствием. Однако трансцендентный принцип всего необходимо постулировать, хоть мы и не можем ничего сказать по его поводу. Плотин говорил, что мы не можем мыслить принцип, но можем о нем говорить. Дамаскин, напротив, заявляет, что мы не можем говорить о принципе, мы можем только сказать, что мы не можем о нем говорить: «Мы демонстрируем наше невежество и нашу невозможность говорить о нем {aphasia). Дамаскин анализирует апорию непознаваемого: в равной степени невозможно сказать, что принцип непознаваем и что он познаваем. Мы не говорим о принципе, мы только лишь описываем субъективное состояние, в котором пребываем сами: «Наше невежество по поводу него полное, и мы его не знаем ни как познаваемый, ни как непознаваемый».

III. Апофатизм и христианство

Начиная с IV века, особенно с Григория Нисского, негативная теология преобладает в христианской теологии. К концу V века она в сочинениях анонимного автора, объявившегося своим покровителем Дионисия Ареопагита, излагается наиподробнейшим образом, в частности, в работе, озаглавленной Мистическая теология, главная тема которой - апофатический путь доступа к первопричине всяких вещей. Под этим авторитетным псевдонимом данные сочинения сыграли серьезнейшую роль в латинском Средневековье; благодаря им схоластические теологи, такие как Фома Аквинский, в свою очередь стали практиковать с некоторыми коррективами негативную теологию. Традицию продолжили, в частности, духовные учителя или мистики, такие как Николай Кузанский, Жан де ла Круа, Ангелус Силезиус.
221

Некоторые теологи считали, что христианская апофатическая теология принципиально отличается от платонической негативной теологии. Для них только христианское понятие творения в основе настоящей негативной теологии. Если Бог сотворил человека свободным и бескорыстным актом своей воли, то тогда имеется непреодолимая пропасть между Творцом и тварью. Бог абсолютно непознаваем в силу самой своей природы, и только новый свободный и бескорыстный акт его воли позволил человеку его узнать: это Откровение, завершившееся в воплощении Божественного Слова.

Действительно, после долгой разработки в течение более чем тысячелетия становится возможным постигнуть теологию такого рода, в которой бездна между Творцом и тварью требует одновременно апофатической теологии, отстаивающей абсолютную трансцендентность Бога, и теологии воплощения, уверяющей, что Бог может быть познан только лишь через посредничество воплощенного Слова. Но в историческом плане представляется, что эта система не была разработана достаточно осознанно. Приходится констатировать, что христианские теологи эпохи патристики ввели апофатизм в христианскую теологию, используя, ни много ни мало, аргументацию и терминологический словарь неоплатоников. В частности, влияние, оказанное неоплатоническим философом Проклом на сочинения Псевдо-Дионисия, бесспорно. С другой стороны, трудно утверждать, что христианский апофатизм более радикален, чем платонический апофатизм. Мы не можем согласиться с В. Н. Лосским: «Для философа-платоника, даже когда он говорит об экстатическом соединении как о единственном пути
222

Богодостижсния, сама Божественная природа все же является каким-то объектом, чем-то положительно определяемым. Единым, природой, непознаваемость которой зиждется главным образом на немощи нашего рассудка, скованного множественностью». Выражение «положительно определяемый» могло бы относиться к первому апофатическому методу, на который мы указывали, но определенно не к методу последующих неоплатоников, начиная с Плотина и до Дамаския. Если и имеется что-то, на чем они действительно настаивают, то это именно тот факт, что абсолютное не может быть объектом.

IV. Апофатизм, язык и мистика

В Логико-философском трактате Витгенштейна мы снова встречаем проблемы, аналогичные поставленным Дамаскином. Но противопоставление на этот раз больше не между всем и первоначалом, но между языком, или миром, и его смыслом. Витгенштейн пишет:

"Предложения могут изображать всю действительность, но они не могут изображать то, что они должны иметь общим с действительностью, чтобы быть способными ее изображать,- логическую форму. Для того чтобы можно было изображать логическую форму, мы должны были бы быть в состоянии поставить себя вместе с предложениями вне логики, то есть вне мира" (4.12)

Мы не можем обойтись без языка (который для нас есть все), чтобы выразить тот факт, что язык выражает что-то: «То, что выражается в языке, мы не можем выразить языком» (4.121). То есть и здесь мы снова встречаемся с радикальным апофатизмом: имеется не-сказуемое, не-выражаемое и даже до определенной степени не-мыслимое, если правда то, что для автора мыслимое
223

Отождествляется с представляемым. И однако, верный в этом отношении апофатической традиции, Витгенштейн без колебаний утверждает, что это несказуемое показывает себя. Предложение «показывает» логическую форму реальности (4.121); тот факт, что логические предложения являются тавтологиями, показывает логику мира (6.12). В конце концов, то, что показывает себя, не относится к порядку логической речи, но к «мистическому» порядку: «Есть, конечно, нечто невыразимое. Оно показывает себя; это - мистическое» (6.522). Кажется, что «мистическое» соответствует, по Витгенштейну, экзистенциальной и пережитой полноте, ускользающей от всякого выражения: «Мистическое не то, как мир есть, но то, что он есть» (6.44)- И опять, в соответствии с апофатической традицией, логик приглашает к молчанию об этом несказуемом, «которое показывает себя»: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» (7). Таким образом, язык имеет смысл, мир тоже имеет смысл, и, однако, этот смысл находится вне языка, вне мира (6.41). Смысл произносимого невысказываем. Язык не может выразить ни то, что его делает языком, ни то, что делает так, чтобы Все было Всем.

Итак, Витгенштейн тесно сближает «несказуемое» и «мистическое». Действительно, обычно мы имеем склонность крепко связывать - если не смешивать - друг с другом апофатический опыт и опыт мистический. Действительно, они очень близки друг к другу, потому что относятся к невыразимому, но нам, однако, потребуется все-таки отличать их друг от друга. Мы видели, например, что аферетический метод приводил, в принципе, к интеллектуальной интуиции Ума, или Умопостигаемого, к которому он поднимается. Однако ведь эта интеллектуальная интуиция действительно принимает определенный «мистический» характер у Плотина; для него тот факт, что мы переходим от рациональной речи к интуитивному созерцанию,
224

Принимаем просветление Божественного Ума и думаем вместе с ним, рассматривается как исключительный опыт, который он описывает в терминах, заимствованных из описания любовного безумия в Федре и Пире Платона, что выдает состояние, аналогичное тому, что мы называем мистическим опытом. С другой стороны, если аферетический метод не позволяет нам мыслить, тот принцип, который стоит за Божественным Умом и является его основанием, постулирует так или иначе возможность контакта, видения или неинтеллектуального союза, который лежит в основе возможности говорить об этом принципе. Этот опыт будет тогда в некотором роде продолжением опыта, о котором мы только что говорили: союза с Божественным Умом. Соединенная с Божественным Умом, человеческая душа участвует в его жизни. Но ведь Божественный Ум действует двояко: с одной стороны, он мыслит самое себя, и идеи, находящиеся в нем, он есть Мысль мысли; но с другой стороны, он находится в состоянии неинтеллектуального союза, в простом контакте с Первопринципом, из которого он исходит. Человеческая душа может не только сомыслить Божественному Уму, но и совпадать с движением экстаза Ума по направлению к Первопринципу. Итак, мы видим, что плотиновский мистический опыт является своего рода колебанием между интеллектуальной интуицией Мысли, которая мыслит себя, и любовным экстазом Мысли, которая теряется в своем Первопринципе. Но тут как раз необходимо подчеркнуть, что Плотин проводит коренное различие между мистическим экстазом и теологическими методами. Последние, изложенные им в точных терминах традиционного платонического словаря, суть для него лишь предварительное исследование {mathema); они вовсе не являются союзом или самим видением. Негативный метод относится к рациональному порядку, а единительный опыт
225

Трансрационален. Эти два пути радикально отличаются друг от друга, но они тесно соединены друг с другом: именно мистический опыт лежит в основе негативной теологии, а не наоборот. Как говорит Плотин, чтобы можно было говорить о реальности, которую мы не можем мыслить, мы должны ею «владеть». Это владение, это безмолвная приближенность к несказуемому позволяет нам говорить, что таковое есть, и говорить о нем в негативной форме; одновременно оно запрещает нам говорить о нем иначе, как в отрицательной форме.

Однако опыт не дается путем накопления отрицаний. И Плотин не мог не чувствовать пропасти, отделяющей имманентные объекты человеческого интеллекта и собственную трансцендентную жизнь божественного интеллекта. Игра отрицаний не может преодолеть эту бездну, точь-в-точь как она не может не видеть пропасти между рациональностью и существованием: «В самом факте, что мир есть, и заключено мистическое». Накопление отрицаний может - самое большее - вызвать в душе вакуум, предрасполагающий ее к опыту. А обретение опыта необходимо вызовет желание объяснить, почему не может состояться какое-либо словесное описание несказуемого. Таков вероятно смысл необычайного Письма лорда Чандосу, в котором Гуго фон Гофмансталь рассказывает, как Чандос, испытав интенсивное присутствие тайны бытия в самом крохотном предмете, полностью утратил способность описывать что бы то ни было: «Когда это странное очарование меня покидает, я уже не могу ничего сказать о нем». Это и есть молчание, рекомендуемое Витгенштейном в конце своего Трактата. Язык умолкает перед загадкой существования, ибо видит, что этот предел неодолим.

4. Апофатическое и катафатическое богословие

Бог одновременно и трансцендентен и имманентен миру, поэтому возможны два взаимосвязанных пути богословия: апофатический (путь отрицаний) и катафатический (путь утверждений).

По Своей Сущности Бог не постижим. О Нем нельзя сказать, что такое Он есть. Ареопагит пишет, что Бог выше всяких имен и определений. Он не есть ни ум, ни слово, ни мысль, ни число, ни величина, ни сила, ни свет, ни жизнь, ни сущность, ни время, ни вечность, ни истина, ни царство, ни премудрость, ни божественность, ни благость, ни дух в известном нам смысле. Он не может быть охвачен мыслью или описан словом, и в этом смысле Бог не есть предмет познания. Поэтому при восхождении к Богу правомерен путь апофатики. Это есть путь отрицания за Богом всех возможных свойств и качеств, отличающих тварное бытие, отрицания всего, что может быть хотя бы отчасти рассудочно познано - и изъяснено словами. Это путь аскетический, который включает два этапа: очищение и экстаз. На первом этапе имеет место процесс собирания сил души, сосредоточения и «вхождения внутрь себя», очищения ума и сердца не только от всякой страстности, но и от всех помыслов и образов чувственных и умственных. Таким образом достигается состояние бесстрастия, «исихия» - состояние покоя ума и чувств, собранных в единстве посредством молитвы.

На втором этапе действием неизреченного озарения свыше подвижник вводится Духом Святым в неведомое и неизреченное единение с Божеством. Святой Максим Исповедник именует такого рода богопознание таинственным богословием. В этом состоянии, по выражению святого Григория Нисского и святого Максима Исповедника, Бог познается уже не по Его отдельным действиям, или энергиям, а по Существу. Последнее отнюдь не означает, что Сущность Божия может быть рационально постигнута (как учил Евномий). Напротив, опыт познания Сущности сводится к познанию неизреченности, безграничности, непостижимости и безгрешности Бога. Таким образом, для рассудка этот опыт является сплошь отрицательным, т. е. апофатическим, остается для него тайной. Так, святой Иоанн Дамаскин пишет: «Бог беспределен и не постижим, и одно в Нем постижимо - Его беспредельность и непостижимость». Положительное содержание таинственного богословия составляет неизреченное опытное познание и ведение Бога, которые, как невыразимые в слове, не могут быть переданы через научение другому лицу.

Апофатический путь богопознания святые отцы сравнивают с восхождением пророка Моисея на Синай для встречи с Богом. Так, приказание Бога во время синайского законодательства отогнать от горы животных аллегорически истолковывается святым Григорием Нисским в том смысле, что созерцание вещей Божественных превышает знание, даваемое чувствами. Чтобы достичь Бога, нужно освободиться от власти обычных представлений и понятий. Ареопагит пишет, что свое восхождение на гору Синай пророк начал со всяческого очищения себя, «после чего он услышал многогласные трубы и увидел светы многие, чисто сияющие, и разнообразные лучи. После этого он покинул толпу и с избранными священниками достиг вершины божественных восхождений. Но и там он беседовал не с Самим Богом и видел не Его Самого, ибо Тот незрим, но место, где Тот стоял. …И тогда Моисей отрывается от всего зримого и зрящего и в сумрак неведения проникает, воистину таинственный, после чего прекращает разумное (рассудочное) восприятие и в совершенной темноте и незрячести оказывается, весь будучи за пределами всего, ни себе, ни чему-либо другому (кроме Бога) не принадлежа… и ничегонезнанием сверхразумное уразумевая».

Конечно, не следует понимать этот пример слишком буквально. Между опытом богопознания ветхозаветных и новозаветных святых имеется огромная разница. В ветхозаветные времена, как уже было отмечено, благодать только совне воздействовала на праведников и не могла быть усвоена ими, а после Пришествия Спасителя она изнутри освящает достойных.

Ниже таинственного и неизреченного познания Божества стоит катафатическое познание Бога по Его разнообразным проявлениям и энергиям. По словам святого Максима Исповедника, в творениях Божиих, в Промысле Бога о мире, как в зеркале, видимы беспредельная благость, Премудрость и сила Божества. Это откровение Бога доступно нашему уму и отчасти постижимо в своем таинственном содержании. Проникая в тайну и смысл бытия тварных существ, можно восходить к созерцанию их Создателя. На этом пути Бог познается как Премудрый, Всемогущий, Благой, Любовь и т. д. Из созерцания образа бытия тварей яснее уразумевается и сокровенная тайна бытия Самого Бога.

На самой вершине катафатики, на границе с таинственным (апофатическим) богословием, стоит величайшая тайна бытия Святой Троицы. В духовном опыте эта тайна, по учению святого Максима Исповедника, переживается подвижниками как озарение трисиянным Светом, как «незабвенное ведение», приближающее достойных к непосредственному богопознанию. В «Гимнах» преподобный Симеон Новый Богослов описывает бывшее ему откровение Святой Троицы: «В самой ночи и в самой тьме я вижу Христа, ужасно открывающего мне Небеса и Самого Себя, склоняющегося и видимого мной вместе с Отцом и Духом, Трисвятым Светом, будучи Одним в Троих и в Одном Трое. Они, несомненно, - Свет и Свет Один Трое, Который свыше солнца освещает мою душу и облистает мой ум, находящийся в потемнении… и поэтому чудо меня тем более поражает, когда (Христос) как-то открывает око ума… Ибо Он - Свет, во свете является видящим, и видящие опять-таки видят Его во свете. Потому что во свете Духа видят видящие, и видящие в Нем видят Сына, а кто удостоился видеть Сына, видит Отца, а видящий Отца видит Его во всяком случае с Сыном. Это и теперь, как я сказал, совершается во мне».

Никакого противоречия между апофатическим и катафатическим богословием не существует. Это два взаимосвязанных пути. Катафатический путь является опорой для апофатического восхождения. Под различными покровами и образами Бог являет Свое присутствие в мире: в жизни вселенной, в словах Писания, в богословии и литургической жизни Церкви и т. д. Здесь можно найти изобилие живых идей и образов, способных направить наш ум, преобразовать его для созерцания вещей Божественных, превосходящих всякое разумение. Каждая достигнутая ступень в богопознании не является окончательной, но открывает ряд новых ступеней. В комментарии на Песнь Песней святой Григорий Нисский изображает этот полет души к Богу, как стремление невесты к своему возлюбленному. Каждый новый опыт боговидения оказывается недостаточным и только возбуждает еще большую жажду познания. Предмет стремления души всякий раз ускользает от «объятия помыслов»… Этот продолжительный процесс завершается экстазом таинственного богопознания.

Из книги Вера Церкви. Введение в православное богословие автора Яннарас Христос

АПОФАТИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ Догмат и ересь Итак, путь Богопознания представляет собой образ жизни, а не образ мыслей. С другой стороны, известно, что сама Церковь выработала определенные теоретические положения, или догматы веры, как их принято называть сегодня. Не возникает

Из книги Настольная книга по теологии. Библейский комментарий АСД Том 12 автора Церковь христиан адвентистов седьмого дня

1. Федеральное богословие или богословие завета (Federal Theology) Основоположником федерального богословия считается Иоганн Кокцеюс (Johannes Cocceius) (1603–1669), голландский теолог. Эта теология учит, что Адам был не только главой рода человеческого, но также и его «федеральным»

Из книги Послание к Галатам автора Стотт Джон

б. Богословие Бог обращался к Аврааму и Моисею согласно двум разным принципам. Аврааму Он дал обетование («Я укажу тебе землю… благословлю тебя…» - Быт. 12:1–2). Но Моисею Он дал закон, обобщенный в Десяти заповедях. «Эти два (как я часто повторяю), - замечает Лютер, - закон и

Из книги Новый Библейский Комментарий Часть 1 (Ветхий Завет) автора Карсон Дональд

Богословие Книга Бытие распадается на две неравные части. Главы 1 - 11 (протоистория) посвящены происхождению человеческого рода, а главы 12-50 (эпоха патриархов) - происхождению Израиля. Значительно большее внимание, уделенное автором патриархам, говорит о том, в чем

Из книги Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание автора Алфеев Иларион

4. Апофатическое богословие Мы уже несколько раз упоминали о том, что в своих писаниях Симеон широко пользуется апофатической терминологией.Теоретические обоснования апофатического богословия были сделаны Дионисием Ареопагитом . Однако и до Ареопагита апофатизм,

Из книги Великие учителя церкви автора Скурат Константин Ефимович

Богословие "Хотя сей Божественный и дивный муж и высок был по дару слова, но, желая, по заповеди, снизойти и в этом и явить собой пример смиренномудрия, он предпочитал везде смиренный и простой образ выражения и невитиеватость речи". Послание о книге сей к брату, просившему,

Из книги Библиологический словарь автора Мень Александр

АПОФАТИЧЕСКОЕ БОГОСЛОВИЕ (от греч. ўpofЈtikoj - отрицательный) В БИБЛИИ, учение о Боге в Самом Себе, к–рое отрицает возможность любого Его определения средствами человеческого языка и понятий. Само А. б. как таковое существовало в Индии, где Божество определяется как «не то и

Из книги Свет невечерний. Созерцания и умозрения автора Булгаков Сергей Николаевич

II. «ОТРИЦАТЕЛЬНОЕ (АПОФАТИЧЕСКОЕ) БОГОСЛОВИЕ» Deus melius scitur nesciendo Augustini de ordine, II, 16.Общею особенностью отрицательного богословия в сфере мышления является его безусловно отрицательный характер, все его содержание исчерпывается одним НЕ или СВЕРХ, которое оно приставляет

Из книги Жизнь и учение св. Григория Богослова автора Алфеев Иларион

1. Богословие Молчание и слово Григорий считал служение слову главным делом своей жизни. Однако еще до окончания Афинской Академии он знал, что посвятит себя не слову как искусству, но слову о Боге, знал, что станет не" "любословом" "("philologos" "), но" "philosophos" "("философом" "), не

Из книги Русская идея: иное видение человека автора Шпидлик Томас

Апофатическое Упорство, с которым богословы недавнего времени настаивают на апофатизме, соответствует общему характеру русской гносеологии: истина находится за пределами рациональных понятий. И потому, пишет П. Евдокимов, «исповедуя догмат, нужно никогда не упускать

Из книги Хайдеггер и Ареопагит, или об отсутствии и непознаваемости Бога автора Яннарас Христос

Из книги Патрология. Период посленикейский (IV в.- первая половина V в.) автора Скурат Константин Ефимович

Из книги автора

Богословие Св. Афанасий ни в одном из своих творений не излагал своего богословского учения в виде цельной системы. Он был человек практической деятельности, и его творения, как было отмечено, написаны по требованию обстоятельств церковной и личной жизни - для защиты

Из книги автора

Богословие 1. Учение о богопознании. Основными источниками, из которых почерпается знание о Боге, св. Василий признавал Свящ. Писание и Свящ. Предание; к ним он присоединял и деятельность естественного человеческого разума, который может познавать Бога через рассмотрение

Из книги автора

Богословие 1. Св. Иоанн Златоуст - экзегет. Как проповедник и как учитель, Златоуст был прежде всего экзегетом. Священное Писание у него - это основной и обязательный источник и вероучения, и нравственного назидания. «Кто согласен с Писаниями, тот христианин, - говорил

Из книги автора

Богословие Св. Амвросий не уходит в исследование метафизических тонкостей, а больше занимается решением вопросов практического характера. Он не был богословом-теоретиком, кабинетным ученым, занимающимся изысканиями ради самих изысканий, и не исследовал предмета

ТЕОЛОГИЯ АПОФАТИЧЕСКАЯ - «отрицательное» (или мистическое) богословие, система раскрытия и обоснования истин христианского вероучения, сложившаяся к 6 в. и получившая распространение преимущественно на христианском Востоке в виде двух основных течений. Представители первого течения, такие, напр., как Климент Александрийский, резко отрицали возможность какого бы то ни было концептуального знания о Боге, непостижимом по своей природе. Др. течение начинает формироваться в работах Оригена, для которого Бог оказывается непостижим не по природе, а лишь в силу немощи человеческого разума, не способного вырваться из плотского мира множественности вещей и ощущений. Григорий Нисский, полемизируя с Евномием, утверждавшим познаваемость Сущности «Нерожденного» в понятиях, придерживался той же точки зрения, что и Климент Александрийский, но в целом для каппадокийской традиции характерна склонность ко второму течению. Так, напр., Василий Великий отличал от непостижимой Сущности «действования» Бога, которые нисходят в мир и в которых Бог познается. Григорий Богослов разводил «первую», «несообщимую» Природу и «до нас достигающую, последнюю», виденную, по Священному писанию, Моисеем на Синае. Григорий Нисский, оставаясь номиналистом в вопросе о божественных именах, развивал учение каппадокийцев об умопостигаемых теофаниях. Таким образом, четкое разведение Т. а. и катафатического богословия становится возможным благодаря выработанному Василием Великим, Григорием Нисским и др. строгому различению непознаваемой сущности Божией («усии», т.е. того, что есть Бог Сам по Себе) и ее теофанических проявлений - действований или энергий. Фундаментальный вклад в становление Т; а. внес Псевдо-Дионисий Ареопагит. В известной степени ему удалось синтезировать оба вышеназванных подхода. Особое внимание Т. а. в корпусе Ареопагитик уделяется в трактатах «О божественных именах» (I, 4-6; VII, 1-3; XIII, 3), «О небесной иерархии» (II, 3), в 1-м и 5-м посланиях и в специальном трактате «О мистическом богословии», одна из глав которого - «Каково катафатическое богословие и каково апофатическое» - является кратким подведением предварительных итогов сказанному в несохранившихся «Богословских очерках» и «Символическом богословии». Отрицательное богопознание противопоставляется положительному, как более совершенное. Оно приводит к Божественной Премудрости, которая для человека есть «незнание». Путем отрицания всякого знания, относящегося необходимо лишь к сущему, путем отрешения познающего от самого себя, совершается таинственное «соединение» с Божественными Лучами - цель Т. а. Бог как «не сущее» может быть постигнут только незнанием, для чего необходимо покинуть пределы знания и сущего в экстазе, в исхождении. Однако апофатизм не сводится лишь к богословию экстаза, поскольку это, прежде всего, состояние ума, отказывающегося от составления абстрактных понятий о Боге. Если плотиновский интеллектуальный катарсис направлен на освобождение сознания от множественности всего сущего, то для Ареопагита очищение равнозначно отвлечению вообще от всего тварного, как скрывающего Бога. Сторонниками Т. а. были Евагрий Понтийский (4 в.) и Максим Исповедник (7 в.) - толкователь корпуса Ареопагитик, чьи схолии, наряду с парафразами Георгия Пахимера, являются существенным дополнением к трактатам Псевдо-Дионисия. В апофатике Максим Исповедник следует Ареопагитикам, а в учении о богопознании близок Евагрию: в полноте своего бытия Бог непостижим для тварного существа. Человеческий ум способен постигнуть лишь то, что есть первопричина (Бог), но не то, что она есть. Истинное познание Бога сводится к отрицанию (в силу его превосходства) всех мыслимых категорий и свойств, присущих тварному бытию, в том числе - понятий сущности и движения. Такой способ познания сопровождается озарением. На грани апофатики и катафатики для Максима Исповедника находится знание Троичности Божества, которое переживается «достойными», как озарение «трисиянным светом», приближающее ум к экстатическому непосредственному богопознанию. Это есть знание тайны «внутрибожественной жизни», которая выразима словами, но постигаема лишь в опыте обожения. Иоанн Дамаскин также придерживался Т. а. и указывал в «Точном изложении православной веры», что языковые выражения обозначают не то, что Бог есть, а то, что Он не есть, поскольку «...Божество беспредельно и непостижимо. И только это... в Нем - постижимо» (гл. 4). Отношение Григория Паламы к Т. а. было неоднозначным: он отказывался называть «Божественный мрак», т.е. положительное переживание «Неприступного», термин о м «Т. а.», поскольку в его эпоху «теология», «богословие» непременно означало выраженность и концептуализацию. А его оппоненты, в первую очередь Варлаам, номиналистически абсолютизировали Т. а. Палама предполагал недостаточность отрицательного пути, поскольку он - лишь отрешение от существ, доступное многим. По мысли Паламы, человек, «видя Бога Богом», воспринимает существование Бога и некоторые Его свойства, в том числе «Божественную неприступность», не познавая при этом Его Сущность. Т. а. Псевдо-Дионисия оказало существенное влияние на теологическую мысль христианского Запада. Экзегетами Ареопагитик были Иоанн Скот Эриугена, Фома Аквинский, Николай Кузанский и многие др. теологи. Итак, Т. а. имеет своей целью максимально адекватное выражение абсолютной трансцендентности Божества путем последовательного отрицания всего тварного, заслоняющего Бога, в том числе и человеческих представлений о Нем. И.П. Давыдов

(22 голоса : 4.6 из 5 )

Апофати́ческое богословие (от греч. ἀπόφασις - отказ, отрицание) – формат богословия, в рамках которого о Боге Самом в Себе и о Его проявлениях в мире говорится в отрицательных терминах и выражениях (Бог не видим, не познаваем, не ограничивается пространством, временем и пр.).

Помимо значимости для теоретического богопознания апофатическое богословие чрезвычайно важно для православной молитвенно-созерцательной аскетической практики, требующей от подвижника максимального отрешения не только от всего суетного, мирского, но и от субъективных, образных представлений о Боге.

Апофатическое богословие представляет собой один из двух путей православного Богопознания. Как «путь отрицаний» несвойственных Богу тварных качеств, этот путь дополняется «путем утверждений» или . Последнее прилагает к Богу все мыслимые в тварном мире совершенства.

В традиционном для православного богословского сознания понимании апофатическое богословие является частью богословия как учения о «Боге в Самом Себе», в то время как катафатическое богословие связано с «икономией», занимающейся вопросами Божественного домостроительства и откровения. Антиномия катафатического и апофатического богословия, по мнению св. , имеет свое реальное основание в Боге. Она раскрывает человеческому уму таинственное различие между непознаваемой и неименуемой Бога и Его доступными для познания и описания действиями ().

Понятие «Апофатическое богословие» в христианском смысле было впервые применено в « ». Вводя этот термин в христианский богословский лексикон, св. Дионисий стремился подчеркнуть несоизмеримое превосходство нетварного Божества над созданным Им миром, хотел указать на и как особенность Божественной жизни. Следуя св. Дионисию, подлинное Богопознание включает «путь отрицаний» или «познание Бога через незнание», поскольку неисчерпаемая полнота Божественной жизни не может быть полностью выражена на языке тварных категорий и образов. Вследствие этого богослов должен применить метод исключения всех тварных атрибутов и аналогий для раскрытии превосходящей тварный разум Божественной жизни, а также употребить превосходные степени в используемых категориях (напр., «сверхбытие», «сверхблагость»).

Согласно св. Дионисию, будучи выше всякого тварного бытия, Бог недоступен не только для чувственного, но и для умственного познания. Возвышаясь над всякой тварной сущностью, Он «существует пресущественно».

Прежде всего Бог изъят из пространственно-временной метрики тварного мира. Он бесформен и безoбразен. Являясь Причиной всего чувственно познаваемого, Пресвятая Троица не есть тело, «не имеет ни образа, ни вида, ни качества, или количества, или величины; на каком-то месте не пребывает, невидима, чувственного осязания не имеет; не воспринимает и воспринимаемой не является». Триипостасному Богу не присущи качества материи, Он не имеет «ни изменения, ни тления, ни разделения, ни лишения, ни излияния, и ничего другого из чувственного».

Но Бог также несопоставим и с созданным Им Самим умопостигаемым миром. Он не есть тварная душа или ум, лишен человеческой мысли или слова, «не число, и не порядок, не величина и не малость, не равенство и не неравенство, не подобие и не отличие…». К Богу не применимы ни утверждение, ни отрицание, о Нем в собственном смысле даже нельзя утверждать, что Он существует. Как пребывающий за пределами всякой тварной сущности и бытия, Он, в конечном счете, безымянен и есть «само небытие».

Апофатичность Бога в «Ареопагитиках» вовсе не ведет к пессимизму. Если Бог непознаваем чувственным восприятием или спекулятивным мышлением, то Он познаваем . Для этого необходим аскетический путь очищения, выражающийся в «отрешении» от всего сущего. Христианин должен отвлечься от всякого познания, преодолеть чувственные и умственные образы. В процессе внутреннего сосредоточения и ««вхождения в самого себя» христианский аскет вступает в священный мрак «неведения» и «молчания» (см. ). При этом его апофатическое незнание Бога совсем не становится отсутствием знания. Оно претворяется в совершенное познание, несоизмеримое со всяким частичным познанием. Это познание есть непосредственное мистическое знание Божества, в котором души христианина касается Божественная